Блог

Стареем, брат, ты говоришь?
Вон кончен - он недлинный -
Старинный рейс Москва-Париж...
Теперь уже - старинный.

        И наменяли стюардесс -
        И там и здесь, и там и здесь -
        И у французов, и у нас!
        Но козырь - черва и сейчас.

Стареют все - и ловелас,
И Дон Жуан, и Греи.
И не садятся в первый класс
Сбежавшие евреи.

        Стюардов больше не берут,
        А отбирают. И в Бейрут
        Теперь никто не полетит -
        Что там? Бог знает и простит.

Стареем, брат, седеем, брат.
Дела идут, как в Польше.
Уже из Токио летят
Одиннадцать, не больше.

        Уже в Париже неуют,
        Уже и там витрины бьют,
        Уже и там давно не рай,
        А как везде - передний край.

Стареем, брат. А старикам
Здоровье - кто устроит?
А с элеронами рукам
Работать и не стоит.

        И отправляют [нас], седых,
        На отдых, то есть - бьют под дых.
        И все же этот фюзеляж
        Пока что наш, пока что наш...

1979

Куда все делось и откуда что берется? -
Одновременно два вопроса не решить.
Абрашка Фукс у Ривочки пасется:
Одна осталась - и пригрела поца,
Он на себя ее заставил шить.

        Ах, времена - и эти, как их? - нравы!
        На древнем римском это - "темпера о морес"...
        Брильянты вынуты из их оправы,
        По всей Одессе тут и там канавы:
        Для русских - цимес, для еврейских - цорес.

                Кто с тихим вздохом вспомянет: "Ах, да!"
                И душу Господу подарит, вспоминая
                Тот изумительный момент, когда
                На Дерибасовской открылася пивная?

Забыть нельзя, а если вспомнить - это мука!
Я на привозе встретил Мишу... Что за тон!
Я предложил: "Поговорим за Дюка!"
"Поговорим, - ответил мне, гадюка, -
Но за того, который Эллингтон".

        Ну что с того, что он одет весь в норке,
        Что скоро едет, что последний сдал анализ,
        Что он одной ногой уже в Нью-Йорке?
        Ведь было время, мы у Каца Борьки
        Почти что с Мишком этим не кивались.

                {Кто с тихим вздохом вспомянет: "Ах, да!"
                И душу Господу подарит, вспоминая
                Тот изумительный момент, когда
                На Дерибасовской открылася пивная?}

1979

Мы бдительны - мы тайн не разболтаем,
Они в надежных жилистых руках.
К тому же этих тайн мы знать не знаем -
Мы умникам секреты доверяем,
А мы, даст бог, походим в дураках.

Успехи взвесить - нету разновесов,
Успехи есть, а разновесов нет.
Они весомы и крутых замесов,
А мы стоим на страже интересов,
Границ, успехов, мира и планет.

Вчера отметив запуск агрегата,
Сегодня мы героев похмелим:
Еще возьмем по полкило на брата,
Свой интерес мы побоку, ребята, -
На кой нам свой, и что нам делать с ним?

Мы телевизоров понакупали,
В шесть - по второй - глядели про хоккей,
А в семь - по всем - Нью-Йорк передавали -
Я не видал, мы Якова купали.
Но там у них, наверное - о’кей!

Хотя волнуюсь, в голове вопросы:
Как негры там? - А тут детей купай! -
Как там с Ливаном? Что там у Сомосы?
Ясир здоров ли? Каковы прогнозы?
Как с Картером? На месте ли Китай?

"Какие ордена еще бывают?" -
Послал письмо в программу "Время" я.
Еще полно... Так что ж их не вручают?
Мои детишки просто обожают, -
Когда вручают, плачет вся семья.

1979

Я спокоен - Он мне все поведал.
"Не таись!" - велел. И я скажу -
Кто меня обидел или предал,
Покарает Тот, кому служу.
Не знаю, как: ножом ли под ребро,
Или сгорит их дом и все добро,
Или сместят, сомнут, лишат свободы...
Когда? Опять не знаю, - через годы
Или теперь. А может быть - уже...
Судьбу не обойти на вираже
И на кривой на вашей не объехать,
Напропалую тоже не протечь.
А я? Я - что! Спокоен я, по мне - хоть
Побей вас камни, град или картечь.

1979

Еще бы - не бояться мне полетов,
Когда начальник мой Е. Б. Изотов,
        Жалея вроде, колет как игла.
"Эх, - говорит, - бедняга!
У них и то в Чикаго
        Три дня назад авария была!.."

Хотя бы сплюнул, все же люди - братья,
И мы вдвоем и не под кумачом, -
Но знает, черт, и так для предприятья
Я - хоть куда, хоть как и хоть на чем!

        Мне не страшно, я навеселе, -
        Чтоб по трапу пройти не моргнув,
        Тренируюсь уже на земле
        Туго-натуго пояс стянув.

Но, слава богу, я не вылетаю -
В аэропорте время коротаю
        Еще с одним таким же - побратим, -
Мы пьем седьмую за день
За то, что все мы сядем,
        И может быть - туда, куда летим.

Пусть в ресторане не дают на вынос,
Там радио молчит - там благодать, -
Вбежит швейцар и рявкнет: "Кто на Вильнюс!..
Спокойно продолжайте выпивать!"

        Мне лететь - острый нож и петля:
        Ни поесть, ни распить, ни курнуть,
        И еще - безопасности для -
        Должен я сам себя пристегнуть!

У автомата - в нем ума палата -
Стою я, улыбаюсь глуповато:
        Такое мне ответил автомат!..
Невероятно, - в Ейске -
Почти по-европейски:
        Свобода слова, - если это мат.

Мой умный друг к полудню стал ломаться -
Уже наряд милиции зовут:
Он гнул винты у "ИЛа-18"
И требовал немедля парашют.

        Я приятеля стал вразумлять:
        "Паша, Пашенька, Паша, Пашут.
        Если нам по чуть-чуть добавлять,
        То на кой тебе шут парашют!.."

Он пояснил - такие врать не станут:
Летел он раз, ремнями не затянут,
        Вдруг - взрыв! Но он был к этому готов:
И тут нашел лазейку -
Расправил телогрейку
        И приземлился в клумбу от цветов...

Мы от его рассказа обалдели!
А здесь все переносят - и не зря -
Все рейсы за последние недели
На завтра - тридцать третье декабря.

        Я напрасно верчусь на пупе,
        Я напрасно волнуюсь вообще:
        Если в воздухе будет ЧП -
        Приземлюсь на китайском плаще!

Но, смутно беспокойство ощущая,
Припоминаю: вышел без плаща я, -
        Ну что ж ты натворила, Кать, а, Кать!
Вот только две соседки -
С едой всучили сетки,
        А сетки воздух будут пропускать...

Мой вылет объявили, что ли? Я бы
Не встал - теперь меня не поднимай!
Я слышу: "Пассажиры на ноябрь!
Ваш вылет переносится на май!"

        Зря я дергаюсь: Ейск не Бейрут, -
        Пассажиры спокойней ягнят,
        Террористов на рейс не берут,
        Неполадки к весне устранят.

Считайте меня полным идиотом,
Но я б и там летел Аэрофлотом:
        У них - гуд бай - и в небо, хошь не хошь.
А здесь - сиди и грейся:
Всегда задержка рейса, -
        Хоть день, а все же лишний проживешь!

Мы взяли пунш и кожу индюка - бр-р!
Снуем теперь до ветра в темноту:
Удобства - во дворе, хотя - декабрь,
И Новый год - летит себе на "ТУ".

        Друг мой честью клянется спьяна,
        Что он всех, если надо, сместит.
        "Как же так, - говорит, - вся страна
        Никогда никуда не летит!.."

...А в это время гдей-то в Красноярске,
На кафеле рассевшись по-татарски,
        О промедленье вовсе не скорбя,
Проводи сутки третьи
С шампанским в туалете
        Сам Новый год - и пьет сам за себя!

        Но в Хабаровске рейс отменен -
        Там надежно засел самолет, -
        Потому-то и новых времен
        В нашем городе не настает!

1979

Я верю в нашу общую звезду,
Хотя давно за нею не следим мы:
Наш поезд с рельс сходил на всем ходу -
Мы все же оставались невредимы.

Бил самосвал машину нашу в лоб,
Но знали мы, что ищем и обрящем, -
И мы ни разу не сходили в гроб,
Где нет надежды всем в него сходящим.

        Катастрофы, паденья, - но между -
        Мы взлетали туда, где тепло...
        Просто ты не теряла надежду,
        Мне же - с верою очень везло.

Да и теперь, когда вдвоем летим,
Пускай на ненадежных самолетах, -
Нам гасят свет и создают интим,
Нам и мотор поет на низких нотах.

Бывали "ТУ" и "ИЛы", "ЯКи", "АН"...
Я верил, что в Париже, Барнауле
Мы сядем, - если ж рухнем в океан,
Двоих не съесть и голубой акуле!

        Все мы смертны - и люди смеются:
        Не дождутся и нас города!
        Я же знал: все кругом разобьются,
        Мы ж с тобой - ни за что никогда.

Мне кажется такое по плечу -
Что смертным не под силу столько прыти! -
Что налету тебя я подхвачу,
И вместе мы спланируем в Таити.

И если заболеет кто из нас
Какой-нибудь болезнею смертельной,
Она уйдет, - хоть искрами из глаз,
Хоть стонами и рвотою похмельной.

        Пусть в районе Мэзона-Лаффита
        Упадет злополучный "Скайлаб"
        И судьба всех обманет - финита, -
        Нас она обмануть не смогла б!

1979

Мне скулы от досады сводит:
Мне кажется который год,
Что там, где я, - там жизнь проходит,
А там, где нет меня, - идет!

А дальше - больше, каждый день я
Стал слышать злые голоса:
- Где ты - там только наважденье,
Где нет тебя - все чудеса!

Ты только ждешь и догоняешь,
Врешь и боишься не успеть,
Смеешься меньше ты и, знаешь,
Ты стал разучиваться петь!

Как дым твои ресурсы тают,
И сам швыряешь все подряд.
Зачем? Где ты - там не летают,
А там, где нет тебя, - парят.

Я верю крику, вою, лаю,
Но все-таки, друзей любя,
Дразнить врагов я не кончаю,
С собой в побеге от себя.

Живу, не ожидая чуда,
Но пухнут жилы от стыда -
Я каждый раз хочу отсюда
Сбежать куда-нибудь туда.

Хоть все пропой, протарабань я,
Хоть всем хоть голым покажись,
Пустое все: здесь - прозябанье,
А где-то там - такая жизнь!

Фартило мне, Земля вертелась,
И взявши пары три белья,
Я шасть - и там! Но вмиг хотелось
Назад, откуда прибыл я.

1979

А мы живем в мертвящей пустоте -
Попробуй надави, так брызнет гноем...
И страх мертвящий заглушаем воем -
И вечно первые, и люди, что в хвосте.

И обязательное жертвоприношенье,
Отцами нашими воспетое не раз,
Печать поставило на наше поколенье,
Лишило разума, и памяти, и глаз.

И запах крови, многих веселя...

1979

Я никогда не верил в миражи,
В грядущий рай не ладил чемодана -
Учителей сожрало море лжи
И выплюнуло возле Магадана.

Но свысока глазея на невежд,
От них я отличался очень мало -
Занозы не оставил Будапешт,
А Прага сердце мне не разорвала.

        А мы шумели в жизни и на сцене:
        Мы путаники, мальчики пока!
        Но скоро нас заметят и оценят.
        Эй! Против кто?
                Намнем ему бока!

Но мы умели чувствовать опасность
Задолго до начала холодов,
С бесстыдством шлюхи приходила ясность
И души запирала на засов.

И нас хотя расстрелы не косили,
Но жили мы, поднять не смея глаз, -
Мы тоже дети страшных лет России,
Безвременье вливало водку в нас.

1979

Мой черный человек в костюме сером!..
Он был министром, домуправом, офицером,
Как злобный клоун он менял личины
И бил под дых, внезапно, без причины.

И, улыбаясь, мне ломали крылья,
Мой хрип порой похожим был на вой,
И я немел от боли и бессилья
И лишь шептал: "Спасибо, что живой".

Я суеверен был, искал приметы,
Что мол, пройдет, терпи, все ерунда...
Я даже прорывался в кабинеты
И зарекался: "Больше - никогда!"

Вокруг меня кликуши голосили:
"В Париж мотает, словно мы в Тюмень, -
Пора такого выгнать из России!
Давно пора, - видать, начальству лень".

Судачили про дачу и зарплату:
Мол, денег прорва, по ночам кую.
Я все отдам - берите без доплаты
Трехкомнатную камеру мою.

И мне давали добрые советы,
Чуть свысока похлопав по плечу,
Мои друзья - известные поэты:
Не стоит рифмовать "кричу - торчу".

И лопнула во мне терпенья жила -
И я со смертью перешел на ты,
Она давно возле меня кружила,
Побаивалась только хрипоты.

Я от суда скрываться не намерен:
Коль призовут - отвечу на вопрос.
Я до секунд всю жизнь свою измерил
И худо-бедно, но тащил свой воз.

Но знаю я, что лживо, а что свято, -
Я это понял все-таки давно.
Мой путь один, всего один, ребята, -
Мне выбора, по счастью, не дано.

1979