Блог

Еврей-священник — видели такое?
Нет, не раввин, а православный поп,
Алабинский викарий, под Москвою,
Одна из видных на селе особ.

Под бархатной скуфейкой, в чёрной рясе
Еврея можно видеть каждый день:
Апостольски он шествует по грязи
Всех четырёх окрестных деревень.

Работы много, и встаёт он рано,
Едва споют в колхозе петухи.
Венчает, крестит он, и прихожанам
Со вздохом отпускает их грехи.

Слегка картавя, служит он обедню,
Кадило держит бледною рукой.
Усопших провожая в путь последний,
На кладбище поёт за упокой...

Он кончил институт в пятидесятом —
Диплом отгрохал выше всех похвал.
Тогда нашлась работа всем ребятам —
А он один пороги обивал.

Он был еврей — мишень для шутки грубой,
Ходившей в те неважные года,
Считался инвалидом пятой группы,
Писал в графе "Национальность": "Да".

Столетний дед — находка для музея,
Пергаментный и ветхий, как талмуд,
Сказал: "Смотри на этого еврея,
Никак его на службу не возьмут.

Еврей, скажите мне, где синагога?
Свинину жрущий и насквозь трефной,
Не знающий ни языка, ни Бога...
Да при царе ты был бы первый гой".

."А что? Креститься мог бы я, к примеру,
И полноправным бы родился вновь.
Так царь меня преследовал — за веру,
А вы — биологически, за кровь".

Итак, с десятым вежливым отказом
Из министерских выскочив дверей,
Всевышней благости исполнен, сразу
В святой Загорск направился еврей.

Крещённый без бюрократизма, быстро,
Он встал омытым от мирских обид,
Евреем он остался для министра,
Но русским счёл его митрополит.

Студенту, закалённому зубриле,
Премудрость семинарская — пустяк.
Святым отцам на радость, без усилий
Он по два курса в год глотал шутя.

Опять диплом, опять распределенье...
Но зря еврея оторопь берёт:
На этот раз без всяких ущемлений
Он самый лучший получил приход.

В большой церковной кружке денег много
Рэб батюшка, блаженствуй и жирей.
Что, чёрт возьми, опять не слава Богу?
Нет, по-людски не может жить еврей!

Ну пил бы водку, жрал курей и уток,
Построил дачу и купил бы ЗИЛ, —
Так нет: святой районный, кроме шуток
Он пастырем себя вообразил.

И вот стоит он, тощ и бескорыстен,
И громом льётся из худой груди
На прихожан поток забытых истин,
Таких, как "не убий", "не укради".

Мы пальцами показывать не будем,
Но многие ли помнят в наши дни:
Кто проповедь прочесть желает людям
Тот жрать не должен слаще, чем они.

Еврей мораль читает на амвоне,
Из душ заблудших выметая сор...
.Падение преступности в районе —
Себе в заслугу ставит прокурор.

1962

из к/ф "Ошибка резидента"




Многие долгие годы ошибочно считали автором этой песни Михаила Ножкина.

О фильме читайте в Википедии


А вот песня в авторском исполнении.

Я в весеннем лесу пил березовый сок...

Я в весеннем лесу пил берёзовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал...
Что имел — потерял, что любил — не сберёг,
Был я смел и удачлив, а счастья не знал.

И носило меня, как осенний листок.
Я менял города и менял имена,
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не блестела луна.

И окурки я за борт бросал в океан,
Проклинал красоту островов и морей,
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей...

Зачеркнуть бы всю жизнь и с начала начать,
Прилететь к ненаглядной певунье моей!
Да вот только узнает ли Родина-мать
Одного из пропавших своих сыновей?

Я в весеннем лесу пил берёзовый сок...


Евгений Агранович.
Избранное. Москва, Вагант, 2001

Людмиле З.

С надменным видом феодала
Взирает рыцарь на Арбат.
Таких, как он, сегодня мало,
Внизу не видно что-то лат.

Среди прохожей молодёжи
Найти друзей мечтает он —
Галантных юношей, похожих
На рыцарей былых времён.

Последний рыцарь на Арбате
Стоит на доме тридцать пять.
Он понапрасну время тратит,
Других стараясь отыскать.

Вчера в гостях мы пили, ели,
Плясали лихо и хитро.
Троллейбус мы пересидели,
Не досидели до метро.

Подруга тихая спросила:
— Заветы рыцарства храня,
Конечно, ты проводишь, милый,
Пешком в Сокольники меня?

Последний рыцарь на Арбате
Стоит на доме тридцать пять.
Я буду спать в своей кровати,
А он вас может провожать!

Тут на углу под светофором
Один не в меру смелый тип
С большим душевным разговором
К прохожей школьнице прилип.

Она мне крикнуть не посмела.
Я понял всё, едва взглянул.
И, возмущённый до предела,
Я тут же за угол свернул.

Последний рыцарь на Арбате
Стоит на доме тридцать пять.
Скандалы мне совсем некстати,
А он вас должен защищать!

Я в переполненном вагоне
Сижу удобно у окна,
А стоя рядом, тихо стонет
Старушка хрупкая одна.

Я не могу смотреть на это!
За вас в беде я постою.
Я вам готов помочь советом
И точный адрес вам даю:

Последний рыцарь на Арбате
Стоит на доме тридцать пять.
Свое местечко на фасаде
Он вам, мадам, готов отдать!

Конечно, в песне правды мало
И краски слишком сгущены.
Что больше рыцарей не стало,
Вы думать вовсе не должны.

За эту шутку не судите,
Не принимайте крайних мер.
А рыцарей сколько хотите
Я назову вам! Например,

Последний рыцарь на Арбате
Стоит на доме тридцать пять.
Его ещё надолго хватит,
Он годы может простоять.

Его ещё надолго хватит,
Он годы может простоять.
Последний рыцарь на Арбате
Стоит на доме тридцать пять.

1950-е; 1999

Любовь стараясь удержать,
Как саблю тянем мы её:
Один — к себе — за рукоять,
Другой — к себе — за остриё.

Любовь стараясь оттолкнуть,
На саблю давим мы вдвоём:
Один — эфесом — другу в грудь,
Другой — под сердце — остриём.

А тот, кто лезвие рукой
Не в силах больше удержать,
Когда-нибудь в любви другой
Возьмёт охотно рукоять.

И рук, сжимающих металл,
Ему ничуть не будет жаль,
Как будто он не испытал —
Как режет сталь, как ранит сталь!

1955

Стихи и музыка Е. Аграновича и Б. Смоленского

В тумане тают белые огни...
Сегодня мы уходим в море прямо.
Поговорим за берега твои, — ой-вэй! —
Родимая моя Одесса-мама.

Мне здесь родиться было суждено
И каждый день любить тебя впервые...
Ах, больше мне не пить твоё вино — ой-вэй! —
И клёшем не утюжить мостовые.

В Москве же все горланят и гремят,
Луна озарена огнём рекламы.
Ну кто ж теперь заменит мне тебя, — ой-вэй! —
Родимая моя Одесса-мама?

Мы все хватаем звёздочек с небес.
Наш город гениальностью известен:
Утёсов Лёня — парень фун Одесс, — ой-вэй! —
И Вера Инбер — бабель из Одессы.

Сам Агасфер — старик-космополит —
Лечил в Одессе стрёпанные нервы.
В своих трудах он прямо говорит — ой-вэй! —
"Одесса — это мама номер первый!"

Был Одиссей бесспорно одессит,
За это вам не может быть сомненья!
А Сашка Пушкин тем и знаменит, — ой-вэй! —
Что здесь он вспомнил чудного мгновенья.

Ты мне один-единственный маяк.
Мне жить теперь так грустно и отвратно...
Ой, хоб рахмонес, мамочка моя, — ой-вэй! —
Ой, мамочка, роди меня обратно!
О, сжалься, сжалься, мамочка моя, — ой-вэй! —
Ой, мамочка, роди меня обратно!

О фильме читайте в Википедии