Администратор блога: | Администратор |
Мне каждый вечер зажигают свечи,
И образ твой окуривает дым, - И не хочу я знать, что время лечит, Что все проходит вместе с ним. Я больше не избавлюсь от покоя: Ведь все, что было на душе на год вперед, Не ведая, она взяла с собою - Сначала в порт, а после - в самолет. Мне каждый вечер зажигают свечи, И образ твой окуривает дым, - И не хочу я знать, что время лечит, Что все проходит вместе с ним. В душе моей - пустынная пустыня, - Так что ж стоите над пустой моей душой! Обрывки песен там и паутина, - А остальное все она взяла с собой. Теперь мне вечер зажигает свечи, И образ твой окуривает дым, - И не хочу я знать, что время лечит, Что все проходит вместе с ним. В душе моей - все цели без дороги, - Поройтесь в ней - и вы найдете лишь Две полуфразы, полудиалоги, - А остальное - Франция, Париж... И пусть мне вечер зажигает свечи, И образ твой окуривает дым, - Но не хочу я знать, что время лечит, Что все проходит вместе с ним. 1967, ред. 1968
Администратор
2 сентября 2010
0
Нет комментариев
Высоцкий
|
Лукоморья больше нет,
От дубов простыл и след, - Дуб годится на паркет - так ведь нет: Выходили из избы Здоровенные жлобы - Порубили все дубы на гробы. Ты уймись, уймись, тоска У меня в груди! Это - только присказка, Сказка - впереди. Распрекрасно жить в домах На куриных на ногах, Но явился всем на страх вертопрах, - Добрый молодец он был - Бабку Ведьму подпоил, Ратный подвиг совершил, дом спалил. Тридцать три богатыря Порешили, что зазря Берегли они царя и моря, - Каждый взял себе надел - Кур завел - и в ем сидел, Охраняя свой удел не у дел. Ободрав зеленый дуб, Дядька ихний сделал сруб, С окружающими туп стал и груб, - И ругался день деньской Бывший дядька их морской, Хоть имел участок свой под Москвой. Здесь и вправду ходит Кот, - Как направо - так поет, Как налево - так загнет анекдот, - Но, ученый сукин сын, Цепь златую снес в торгсин, И на выручку - один - в магазин. Как-то раз за божий дар Получил он гонорар, - В Лукоморье перегар - на гектар! Но хватил его удар, - Чтоб избегнуть больших кар, Кот диктует про татар мемуар. И Русалка - вот дела! - Честь недолго берегла - И однажды, как могла, родила, - Тридцать три же мужука Не желают знать сынка, - Пусть считается пока - сын полка. Как-то раз один Колдун - Врун, болтун и хохотун - Предложил ей как знаток дамских струн: Мол, Русалка, все пойму И с дитем тебя возьму, - И пошла она к ему как в тюрьму. Бородатый Черномор - Лукоморский первый вор - Он давно Людмилу спер, - ох хитер! Ловко пользуется, тать, Тем, что может он летать: Зазеваешься - он хвать! - и тикать. А коверный самолет Сдан в музей в запрошлый год - Любознательный народ так и прет! Без опаски старый хрыч Баб ворует, хнычь не хнычь, - Ох, скорей ему накличь паралич! Нету мочи, нету сил, - Леший как-то недопил - Лешачиху свою бил и вопил: "Дай рубля, прибью а то, - Я добытчик али кто?! А не дашь - тады пропью долото!" "Я ли ягод не носил?! - Снова Леший голосил. - А коры по сколько кил приносил! Надрывался - издаля, Все твоей забавы для, - Ты ж жалеешь мне рубля - ах ты тля!" И невиданных зверей, Дичи всякой - нету ей: Понаехало за ей егерей... В общем, значит, не секрет: Лукоморья больше нет, - Все, про что писал поэт, это - бред. Ты уймись, уймись, тоска, - Душу мне не рань! Раз уж это присказка - Значит, сказка - дрянь. 1967 |
Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я -
Про дуб зеленый и про цепь златую там. И вот сейчас я нахожусь у Лукоморья, Командированный по пушкинским местам. Мед и пиво предпочел зелью приворотному, Хоть у Пушкина прочел: "Не попало в рот ему..." Правда, пиво, как назло, Горьковато стало, Все ж не можно, чтоб текло Прям куда попало! Работал я на ГЭСах, ТЭЦах и каналах, Я видел всякое, но тут я онемел: Зеленый дуб, как есть, был весь в инициалах, А Коля Волков здесь особо преуспел. И в поэтических горячих моих жилах, Разгоряченных после чайной донельзя, Я начал бешено копаться в старожилах, Но, видно, выпала мне горькая стезя. Лежали банки на невидимой дорожке, А изб на ножках - здесь не видели таких. Попались две худые мартовские кошки, Просил попеть, но результатов никаких. 1967 |
Запретили все цари всем царевичам
Строго-настрого ходить по Гуревичам, К Рабиновичам не сметь, тоже - к Шифманам! Правда, Шифманы нужны лишь для рифмы нам. В основном же речь идет за Гуревичей: Царский род ну так и прет к ихней девичьей - Там три дочки - три сестры, три красавицы... За царевичей цари опасаются. И Гуревичи всю жизнь озабочены: Хоть живьем в гробы ложись из-за доченек! Не устали бы про них песню петь бы мы, Но назвали всех троих дочек ведьмами. И сожгли всех трех цари их, умеючи, И рыдали до зари все царевичи, Не успел растаять дым костров еще - А царевичи пошли к Рабиновичам. Там три дочки - три сестры, три красавицы. И опять, опять цари опасаются... Ну, а Шифманы смекнули - и Жмеринку Вмиг покинули, махнули в Америку. 1967 |
На краю края земли, где небо ясное
Как бы вроде даже сходит за кордон, На горе стояло здание ужасное, Издаля напоминавшее ООН. Все сверкает как зарница - Красота, - но только вот В этом здании царица В заточении живет. И Кощей Бессмертный грубую животную Это здание поставил охранять, - Но по-своему несчастное и кроткое, Может, было то животное - как знать! От большой тоски по маме Вечно чудище в слезах, - Ведь оно с семью главами, О пятнадцати глазах. Сам Кащей (он мог бы раньше - врукопашную) От любви к царице высох и увял - Стал по-своему несчастным старикашкою, - Ну а зверь - его к царице не пускал. "Пропусти меня, чего там. Я ж от страсти трепещу!.." "Хоть снимай меня с работы - Ни за что не пропущу!" Добрый молодец Иван решил попасть туда: Мол, видали мы кощеев, так-растак! Он все время: где чего - так сразу шасть туда, - Он по-своему несчастный был - дурак! То ли выпь захохотала, То ли филин заикал, - На душе тоскливо стало У Ивана-дурака. Началися его подвиги напрасные, С баб-ягами никчемушная борьба, - Тоже ведь она по-своему несчастная - Эта самая лесная голытьба. Скольких ведьмочек пошибнул! - Двух молоденьких, в соку, - Как увидел утром - всхлипнул: Жалко стало, дураку! Но, однако же, приблизился, дремотное Состоянье превозмог свое Иван, - В уголку лежало бедное животное, Все главы свои склонившее в фонтан. Тут Иван к нему сигает - Рубит головы спеша, - И к Кощею подступает, Кладенцом своим маша. И грозит он старику двухтыщелетнему. "Щас, - говорит, - бороду-то мигом обстригу! Так умри ты, сгинь, Кощей!" А тот в ответ ему: "Я бы - рад, но я бессмертный - не могу!" Но Иван себя не помнит: "Ах ты, гнусный фабрикант! Вон настроил сколько комнат, - Девку спрятал, интриган! Я докончу дело, взявши обязательство!.." И от этих-то неслыханных речей Умер сам Кощей, без всякого вмешательства, - Он неграмотный, отсталый был Кощей. А Иван, от гнева красный, Пнул Кощея, плюнул в пол - И к по-своему несчастной Бедной узнице взошел!.. 1967 |
В Ленинграде-городе
у Пяти Углов Получил по морде Саня Соколов: Пел немузыкально, скандалил, - Ну и, значит, правильно, что дали. В Ленинграде-городе - тишь и благодать! Где шпана и воры где? Просто не видать! Не сравнить с Афинами - прохладно, Правда - шведы с финнами, - ну ладно! В Ленинграде-городе - как везде, такси, - Но не остановите - даже не проси! Если сильно водку пьешь по пьянке - Не захочешь, а дойдешь к стоянке! 1967 |
Ой, где был я вчера - не найду, хоть убей!
Только помню, что стены - с обоями, Помню - Клавка была, и подруга при ей, - Целовался на кухне с обоими. А наутро я встал - Мне давай сообщать, Что хозяйку ругал, Всех хотел застращать, Будто голым скакал, Будто песни орал, А отец, говорил, У меня - генерал! А потом рвал рубаху и бил себя в грудь, Говорил, будто все меня продали, И гостям, говорят, не давал продыхнуть - Донимал их блатными аккордами. А потом кончил пить - Потому что устал, - Начал об пол крушить Благородный хрусталь, Лил на стены вино, А кофейный сервиз, Растворивши окно, Взял да выбросил вниз. И никто мне не мог даже слова сказать. Но потом потихоньку оправились, - Навалились гурьбой, стали руки вязать, А потом уже - все позабавились. Кто - плевал мне в лицо, А кто - водку лил в рот, А какой-то танцор Бил ногами в живот... Молодая вдова, Верность мужу храня, - Ведь живем однова - Пожалела меня. И бледнел я на кухне разбитым лицом, Делал вид, что пошел на попятную, "Развяжите, - кричал, - да и дело с концом!" Развязали, - но вилки попрятали. Тут вообще началось - Не опишешь в словах, - И откуда взялось Столько силы в руках! - Я как раненый зверь Напоследок чудил: Выбил окна и дверь И балкон уронил. Ой, где был я вчера - не найду днем с огнем! Только помню, что стены - с обоями, - И осталось лицо - и побои на нем, - Ну куда теперь выйти с побоями! ...Если правда оно - Ну, хотя бы на треть, - Остается одно: Только лечь помереть! Хорошо, что вдова Все смогла пережить, Пожалела меня - И взяла к себе жить. 1967 |
Сидели пили вразнобой
"Мадеру", "старку", "зверобой" - И вдруг нас всех зовут в забой, до одного: У нас - стахановец, гагановец, Загладовец, - и надо ведь, Чтоб завалило именно его. Он - в прошлом младший офицер, Его нам ставили в пример, Он был, как юный пионер - всегда готов, - И вот он прямо с корабля Пришел стране давать угля, - А вот сегодня - наломал, как видно, дров. Спустились в штрек, и бывший зек - Большого риска человек - Сказал: "Беда для нас для всех, для всех одна: Вот раскопаем - он опять Начнет три нормы выполнять, Начнет стране угля давать - и нам хана. Так что, вы, братцы, - не стараться, А поработаем с прохладцей - Один за всех и все за одного". ...Служил он в Таллине при Сталине - Теперь лежит заваленный, - Нам жаль по-человечески его... 1967 |
Не пиши мне про любовь - не поверю я:
Мне вот тут уже дела твои прошлые. Слушай лучше: тут - с лавсаном материя, - Если хочешь, я куплю - вещь хорошая. Водки я пока не пью - ну ни стопочки! Экономлю и не ем даже супу я, - Потому что я куплю тебе кофточку, Потому что я люблю тебя, глупая. Был в балете, - мужики девок лапают. Девки - все как на подбор - в белых тапочках. Вот пишу, а слезы душат и капают: Не давай себя хватать, моя лапочка! Наш бугай - один из первых на выставке. А сперва кричали - будто бракованный, - Но очухались - и вот дали приз-таки: Весь в медалях он лежит, запакованный. Председателю скажи, пусть избу мою Кроет нынче же, и пусть травку выкосют, - А не то я телок крыть - не подумаю: Рекордсмена портить мне - на-кось, выкуси! Пусть починют наш амбар - ведь не гнить зерну! Будет Пашка приставать - с им как с предателем! С агрономом не гуляй, - ноги выдерну, - Можешь раза два пройтись с председателем. До свидания, я - в ГУМ, за покупками: Это - вроде наш лабаз, но - со стеклами... Ты мне можешь надоесть с полушубками, В сером платьице с узорами блеклыми. ...Тут стоит культурный парк по-над речкою, В ем гуляю - и плюю только в урны я. Но ты, конечно, не поймешь - там, за печкою, - Потому - ты темнота некультурная. 1966 |
Здравствуй, Коля, милый мой, друг мой ненаглядный!
Во первых строках письма шлю тебе привет. Вот приедешь ты, боюсь, занятой, нарядный - Не заглянешь и домой, - сразу в сельсовет. Как уехал ты - я в крик, - бабы прибежали. "Ой, разлуки, - говорят, - ей не перенесть". Так скучала за тобой, что меня держали, - Хоть причины не скучать очень даже есть. Тута Пашка приходил - кум твой окаянный, - Еле-еле не далась - даже щас дрожу. Он три дня уж, почитай, ходит злой и пьяный - Перед тем как приставать, пьет для куражу. Ты, болтают, получил премию большую; Будто Борька, наш бугай, - первый чемпион... К злыдню этому быку я тебя ревную И люблю тебя сильней, нежели чем он. Ты приснился мне во сне - пьяный, злой, угрюмый, - Если думаешь чего - так не мучь себя: С агрономом я прошлась, - только ты не думай - Говорили мы весь час только про тебя. Я-то ладно, а вот ты - страшно за тебя-то: Тут недавно приезжал очень важный чин, - Так в столице, говорит, всякие развраты, Да и женщин, говорит, больше, чем мужчин. Ты уж Коля, там не пей - потерпи до дому, - Дома можно хоть чего: можешь - хоть в запой! Мне не надо никого - даже агроному, - Хоть культурный человек - не сравню с тобой. Наш амбар в дожди течет - прохудился, верно, - Без тебя невмоготу - кто создаст уют?! Хоть какой, но приезжай - жду тебя безмерно! Если можешь, напиши - что там продают. 1967 |