Администратор блога: | Улогов Игорь |
Ну что, кукушка, ты раскуковалась?
Не ворон я, к чему мне столько жить? Тебе видать по-птичьи показалось, Что жизнью стал я меньше дорожить. Что меньше стал я в жизни куролесить, Что стал я на кукушек уповать, Что стал стареть я от неспетых песен, Но перестал, кукушка, куковать. Кукуешь ты без устали все лето, Бывают же на свете чудеса! Мужского рода вроде вас и нету, А водитесь почти во всех лесах. У вас, кукушек, непростые судьбы. Вы дерзко продолжаете свой род. Но люди в этом деле вам не судьи, С детьми у нас сам черт не разберет. Еще бы мне, кукушечка, хотелось На мамины поминки не спешить, Чтоб до ста лет ей плакалось и пелось, Чтоб досыта ей пожелалось жить. Чтобы мои черемухи родные Давали жбаны терпкого вина, Чтобы и присно, и вовек, и ныне Не жгла мою черемуху война. Кукуй, кукушка, можно ли, нельзя ли, Веди со смертью свой нехитрый бой. А человек поделится с друзьями Богатством, накукованным тобой. Не обещай столетия злодеям, Блюди, чтобы достойным повезло. На счастье нашим женщинам и детям Кукуй, кукушка, всем смертям назло.
Администратор
16 августа 2010
0
Нет комментариев
Семаков
|
Ночью ароматною от судьбы в награду
Полюбилась мать моя в поле конокраду. Она в слезы - он неймет, замерла покорно, Дождалась, пока заснет и - серпом по горлу. Тайна эта на века канула бы в лету, Не родись я цыганком к лету по секрету. Не медведь ли я шатун? Мне и днем, и ночью, Босиком по большаку хочется, нет мочи! Босиком, да по росе, дунуть по Валдаю, Я, ей-Богу, не осел и не оседаю. Запах дегтя, храп коня - граждане, простите! То ли связывайте меня, то ли отпустите. Я увижу на яру купол балагана, Я наведаюсь к костру, к таборным цыганам. Флягу белого вина запущу по кругу - Пусть покажет мне она недруга и друга. Фляга выпьется до дна, языки оттают. У вина одна вина - вечно не хватает. Я найду по блеску глаз ту, которой нужен, Захочу я в первый раз стать непервым мужем. Мне затеет ворожить вдовушка Чавела, В моем сердце ворошить то, что отшумело. Мы в обнимку побредем по ржаному полю, Мы на воле обретем новую неволю. И окрутит нас тайком вдовушкин папаша И свой шрам под кадыком невзначай покажет. Ты признайся, старый ром, ты скажи на милость Уж не в поле ли серпом тебе обломилось? Стиснет горькая печаль горло конокрада: Кабы знал, так не венчал он сестру и брата. Шито-крыто, решено все, что было шалость, Брат с сестрой, как муж с женой плакали, прощались. Не ласкать мне больше жен, от судьбы не скрыться, Я навек заворожен вдовушкой-сестрицей. Полюбил, ребята, я дочку конокрада Ночью ароматною от судьбу в награду. |
Em H7 Em
Неугомонные туристы - единогорбые верблюды H7 Em В неторопливом караване горбы зелёные несут... H7 В городском, квартирном полумраке, Em Дабы дух бродяжий не закис, D Как наипораднейшие фраки, G Надевают люди рюкзаки. E7 Am Ждут нас Атлантиды, ждут нас Трои, D G H7 Ждут нас континенты и моря, Em H7 Ждут, уж это точно, нашей крови Em Полчища мошки и комарья. Быть в походе - это только метод. Быть усталым - это лишь цена, Насмотреться надо на планету, Благо, что она пока цела. На обрывах горных и таёжных Вспомни прежде, чем начать падёж, - К рюкзаку прикручен ты надёжно : Рюкзака держись - не пропадёшь! Тот, кто не любил дорог, - полюбит, Не беда, что тащится чуть жив. Для чего к кострам уходят люди? - Чтобы рядом не было чужих. У костров с собой мы сводим счеты, Возвращаясь на свои круги, У одних костры сжигают что-то - Возрождают что-то у других. Будь готов к барьеру, обыватель! Песня - наш дуэльный полигон. Чем не лейб-гусарские биваки - Знать бы только где, Наполеон?! Женственность прекрасна в разнотолках, Толкований много, а пока - Наши Дульсенеи - в брезентовках, Наши Дездемоны - в сапогах. К чёрту догмы, должности, визиты, Здесь мы все туристы, - я и ты. Звон струны - великий инквизитор - Нынче судит ведьму суеты. Мы не притязательные люди, Вот такие люди, будь здоров! Мы - зеленогорбые верблюды. Корабли нетоптанных дорог! 1984 |
Не торопись, костлявая ко мне,
Твое ли горе - что болит в боку. Я упаду ничком среди камней И, может быть, опять перемогу. Ату тебя, костлявая, ату! Пусть я себя для жизни не сберег, Я не спешу в земную темноту, Я пропущу врагов своих вперед. Не торопись зорить мое гнездо, Я без тебя, ей-Богу, не тужил. И если я сболтнул: мол, чтоб я сдох, То имел в виду, чтоб я так жил! Прими, моя костлявая, куплет. На свадьбе жизни я еще жених. Грузины вон живут по двести лет, А я любил вино не меньше их. А ну-ка, брысь, костлявая, не сметь! Ты с жизнью не тягайся, ты дружи. Ведь ты и есть на свете, дура-смерть, Лишь потому, что есть на свете жизнь. Стерпеть тебе, костлявой, нету сил. К поэтам у тебя особый счет. Тебе я дважды кукиш подносил, Неймется? На-кось кое-что еще! Угомонись, костлявая моя! Тебе я обещаю не в бреду - Передо мной ты всуе не маячь, Черед придет - я сам к тебе приду, Когда в своих объятиях стальных Меня ты стиснешь в пять часов утра, Тебя приму не хуже остальных, Приму, как избавление от ран. |
Не топчитесь вы на моей беде,
Не вздымайте муть в ключевой воде. Окольцован я, дикий селезень, Жить оставили - крылья срезали. Не латайте мне душу войлоком. Лепестком тащусь по льду волоком, Залечу себя злыми ранами, Заменю струну барабанами. Наточу смычок пикой острою, Нападу на вас буйным островом, Награжу шутов ядом гордости, Закажу плескать чашу горестей. Но горбатый шут поломал смычок, Чаша плещется на мое плечо. Крылья сбитые зарубцованы - Стал я селезнем окольцованным. |
Не суди меня, маманя, не брани,
Не гляди из-под ладони на восток. Помню я наказ мозолистой родни Про сверчка и про таинственный шесток. Не суди меня, крапива во дворе, Как давно не обжигался я тобой. Знать бы нам, жестокосердной детворе, Сколь окажется блаженной эта боль. Не суди меня мой тощий кошелек. Ты подумай, ты послушай, ты реши: Если тощий дольше толстого живет, То тебе бы надо многих пережить. Не суди меня, мой скромный гардероб - В телогрейках я, пацан, не хиповал. Телогрейка - мода не для фраеров - Величается "а-ля лесоповал". Не суди меня, амбиция моя, Надоела ты мне, как табачный дым. На иронию тебя я променял, Сдал на откуп белозубым молодым. Не судите меня, барышни, за то, Что я с вами вам, бывало, изменял, За манеры не судите и за тон, За детей, что родились не от меня. Не суди меня, поэзия моя, Сводишь ты мое усталое плечо. В бесконечности твоей я не маяк - Я ночной, полуистлевший светлячок. Не судите, ортодоксы-муравьи, Что я пенсию на песню променял. Муки совести - судимости мои, Не пора ли под амнистию меня?.. Не суди меня, пуховая земля, Ты в пухах своих зарыться не мани. У меня, земля, немалая семья: Все смеющиеся - близкие мои. Не суди меня, маэстро-человек, Не суди. Садись, присядем, посидим И да будет ныне, присно и вовек: (Не судивший, да не будешь ты судим). |
Не глядите на меня неласково,
Потеснитесь на десяток слов... Не цыган я, просто кровь цыганская вызревает у костров. Над костром - ни зги, не видно месяца, не беда, мой жребий, не тужи! Карта врет, колода сдуру бесится - сплошь трефовые тузы. Жизнь моя, моя подруга, боль моя, на слова тебя я разменял... Болен я, покуда воля вольная топчет травы без меня. Воли нет в чужих краях под пальмами, затерялась воля, хоть кричи. Жду тебя, как праздника пасхального ждут старухи и грачи. Я седой, а жизнь еще не начата, безлошадность - горькая стезя... Где ты, конь мой, иноходец крапчатый? Не житье мне без тебя! Не гладите на меня неласково, потеснитесь на десяток слов... Не цыган я, просто кровь цыганская вызревает у костров. 1985 г музыка Владимир Новиков стихи Леонид Семаков |
На изящном венском стуле
У открытого окна, То ли в Пензе, то ли в Туле Зрела девушка одна. Время шло себе в угоду Сквозь неведомый пробел. К восемнадцатому году Красота вошла в предел. Под Настенино окошко Привело меня чутье, Встрепенулась Настя кошкой - На пол выпало шитье. Хватит, милая Настена, Венский стул собою греть. Вся природа стоном стонет, Не любить природу - грех. Настя тихо отвечала: "Ты, парнишка, разудал, Но я хочу, чтоб для начала Ты загадку разгадал. Моя бабушка когда-то Завещала мне свой дом, Обязала дать ей клятву - Я блюду ее с трудом. И меня, и дом, и счастье Ты получишь, угадав. Неудачника на части Разорвет мой волкодав. Голубками, мой хороший, Будем после ворковать, А покуда - жребий брошен. Суть загадки такова: Верховодит миром дама С древних пор до наших дней. Мы смеемся, мы рыдаем, Но стремимся в когти к ней. У поэтов с дамой этой Рифмоваться любит "кровь", Неразменною монетой Подкупает нас..." Загляделся я на Настю, От волнения сомлел И загадку, вот ненастье, Разгадать я не сумел. Мы с Настеной на веранде Горевали, обнявшись И любовь, не бога ради, Перевоплощалась в жизнь. Соловьиною свирелью Май безумствовал, нахал. Високосною сиренью Палисад благоухал, На себя глядел крыжовник В чан с водою дождевой, Зеленел, завороженный Этой музыкой живой. С волкодавом я поладил - Он от ревности уснул - Я его любя погладил, Он меня любя куснул. Четверть века промелькнуло, Много минуло потерь, Только в Пензу, только в Тулу Меня тянет и теперь. |
На железе у камина отстрельнувший уголек
Стал из белого - карминным, задымился и поблек. На стене - плетенка лука, на столе - мучная пыль, С детством долгая разлука приукрашивает быт. Тарахтел усталый "Зингер", обшивая братанов, Возникал тулупчик зимний из прадедовских штанов. В женской бане мы потели от неясного стыда, Как в мужскую мы хотели - не пускали нас туда. Припев: Земляничная поляна детства - Неделимый мой бриллиант в наследство. Детство - земляничная поляна, Дом под тополями, дом под тополями. Не сумели похоронки затеряться по пути, Постарели почтальонки за войну один к пяти. Моя мама похоронкой и себя не обошла, Только вскрикнула негромко, будто белый гриб нашла. Над мерцающей лампадой, в оторочке золотой Призывал терпеть лохматый, неопознанный святой. Окаймленный полотенцем взгляд, оставшийся во мне - То ли женщины с младенцем, то ли дядьки на коне. Припев. Был Корчагиным я Пашей, был Олегом Кошевым, Мы от имени всех павших, били окна всем живым. Нас притягивала пристань, пароходик "Арзамас" Утешал нас Монте-Кристо, мстя за правду и за нас. Безотцовщеной помечен бушевал ребячий мир, Кто - король, а кто - помельче, выясняли без рапир. Как выходят детям войны? У детей - своя война... Много серых дней конвойных отзвонит моя шпана. Припев. Два ведра на коромысле, до басейки(* - треть версты. Украшают душу мысли: вдруг появишься и ты. Ты в собачьей кацавейке, ты в заштопанных чулках. Пьем мы из одной басейки - это близость как-никак. Из трубы маслозавода тянет свежею халвой. И уже на штатских мода под оркестр духовой. Неземную, озорную, гуттаперчевую прыть, детства карту козырную и тузами не покрыть... Припев. 1982 |
Мой милый сын, тебе я пригодился,
Надеюсь, ты меня переживешь, Ты здорово придумал, что родился, Ты здорово придумал, что растешь. Мне без тебя чертовски было пусто, Мне было без тебя нехорошо. Пусть вечно зеленеет та капуста, В которой я тебя, сынок, нашел. А мне тот свет вовсю уже маячил (Быть хворым - это, тьфу, нехорошо!) И если бы не ты, мой храбрый мальчик, Нахальства бы житья бы не нашел. Но нас ведь в зоопарке ждут мартышки, Они нас очень звали приходить, У них растут лохматые детишки И не спешат в людей происходить. По вкусу нам волчица, рысь и выдра, По вкусу нам, сынок, любая жизнь... Ты мать себе, сынок, по вкусу выбрал. Тут, правда, наши вкусы разошлись. Мы любим всех животных, мы такие, Животных бережем мы тут и там. Запомни, сын: любовь к живой скотине Не означает слабости к скотам. Но с женщинами, если ты не бездарь, Ты испытаешь множество чудес. Нас женщины, сынок, ввергают в бездну, Они нас и возносят до небес. Поэтому тебе запомнить надо, Что от любви покоя ждать нельзя: Из поднебесья, ой как больно падать, А из долгов непросто вылезать. Любимым быть, оно, конечно, лестно, Но это предназначено не всем. Пока не любишь - жить неинтересно, А как полюбишь - жизни нет совсем. Будь в дружбе честен, будь в любви участлив, Моя надежда, радость, кровь и плоть. Бывай, родной, сто лет здоров и счастлив. Бывай...И да хранит тебя Господь! |