Блог

Как тесто на дрожжах, растут рекорды,
И в перспективе близкой, может быть,
Боксеры разобью друг другу морды
И скоро будет не по чему бить.

Прыгун в длину упрыгнет за границу,
А тот, кто будет прыгать в высоту, -
Взлетит - и никогда не приземлится,
Попав в "ТУ-104" на лету.

Возможности спортсмена безграничны,
И футболисты - даже на жаре -
Так станут гармоничны и тактичны,
Что все голы забьют в одной игре.

Сейчас за положенье вне игры - жмут,
А будет, тот, кто вне, тот - молодец,
Штангисты вырвут, вытолкнут и выжмут
Всю сталь, чугун, железо и свинец.

Сольются вместе финиши и старты,
Болельщикам - задышится легко,
Любители азарта - сядут в карты,
Стремясь набрать заветное "очко".

И - враз и навсегда поставят маты
Друг другу все гроссмейстеры в момент,
А судьи подадутся в адвокаты, -
Любой экс-чемпион для них клиент.

1968

Угадаешь ли сегодня, елки-палки,
Что засядет нам назавтра в черепа?!
Я, к примеру, собираю зажигалки,
Ну а Севка - начал мучать черепах.

Друг мой Колька увлекается Ириной,
Друг мой Юрка бредит верховой ездой,
Друг мой Витька дни проводит под машиной,
Друг мой Левка летом ходит с бородой.

        Если я задурю, захандрю -
        Зажигалки я вмиг раздарю -
        Или выбросить просто могу,
        Или одновременно зажгу.

1968

С Средней Азии - безобразие
(Мне письмо передали с оказией):

Как воскресение - так землетрясение,
В аэропортах - столпотворение...

И если в Кении - наводнение,
То, скажем, в Сопоте - песнопения.

Грущу я в сумерки и в новолуние:
В Китае - жуткая маоцзедуния...

...Остановился вдруг на середине я:
В Каире жарко и насерединия.

1968

У Доски, где почетные граждане,
Я стоял больше часа однажды и
        Вещи слышал там очень важные...

        "...В самом ихнем тылу,
                Под какой-то дырой,
        Мы лежали в пылу
                Да над самой горой, -

                На природе, как в песне - на лоне,
                И они у нас как на ладони, -
                Я и друг - тот, с которым зимой
                Из Сибири сошлись под Москвой.

Раньше оба мы были охотники -
А теперь на нас ватные потники
        Да протертые подлокотники!

        Я в Сибири всего
                Только соболя бил, -
        Ну а друг - он того -
                На медведя ходил.

                Он колпашевский - тоже берлога! -
                Ну а я из Выезжего Лога.
                И еще (если друг не хитрит):
                Белку - в глаз, да в любой, говорит.

Разговор у нас с немцем двухствольчатый:
Кто шевелится - тот и кончатый, -
        Будь он лапчатый, перепончатый!

        Только спорить любил
                Мой сибирский дружок -
        Он во всем находил
                Свой, невидимый прок, -

                Оторвался на миг от прицела
                И сказал: "Это мертвое тело -
                Бьюсь на пачку махорки с тобой!"
                Я взглянул, говорю: "Нет - живой!

Ты его лучше пулей попотчевай.
Я опричь же того ставлю хошь чего -
        Он усидчивый да улежчивый!"

        Друг от счастья завыл -
                Он уверен в себе:
        На медведя ходил
                Где-то в ихней тайге, -

                Он аж вскрикнул (негромко, конечно.
                Потому что - светло, не кромешно),
                Поглядел еще раз на овраг -
                И сказал, что я лапоть и враг.

И еще заявил, что икра у них!
И вообще, мол, любого добра у них!..
        И - позарился на мой браунинг.

        Я тот браунинг взял
                После ходки одной:
        Фрица, значит, подмял,
                А потом - за спиной...

                И за этот мой подвиг геройский
                Подарил сам майор Коханойский
                Этот браунинг - тот, что со мной, -
                Он уж очень был мне дорогой!

Но он только на это позарился.
Я и парился, и мытарился...
        Если б знал он, как я отоварился!

        Я сначала: "Не дам,
                Не поддамся тебе!"
        А потом: "По рукам!" -
                И аж плюнул в злобе.

                Ведь не вещи же - ценные в споре!
                Мы сошлись на таком договоре:
                Значит, я прикрываю, а тот -
                Во весь рост на секунду встает...

Мы еще пять минут погутарили -
По рука, как положено, вдарили, -
        Вроде на поле, на базаре ли!

        Шепчет он: "Коль меня
                И в натуре убьют -
        Значит, здесь схоронят,
                И - чего еще тут..."

                Поглядел еще раз вдоль дороги -
                И шагнул как медведь из берлоги, -
                И хотя уже стало светло -
                Видел я, как сверкнуло стекло.

Я нажал - выстрел был первосортненький,
Хотя "соболь" попался мне вертненький.
        А у ног моих - уже мертвенький...

        Что теперь и наган мне -
                Не им воевать.
        Но свалился к ногам мне -
                Забыл, как и звать, -

                На природе, как в песне - на лоне,
                И они у нас как на ладони.
                ...Я потом разговор вспоминал:
                Может, правда - он белок стрелял?

Вот всю жизнь и кручусь я как верченый.
На доске меня этой зачерчивай!
        ...Эх, зачем он был недоверчивый!"

{1968}

Протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю,
На полоке, у самого краюшка,
Я сомненья в себе истреблю.

Разомлею я до неприличности,
Ковш холодной - и все позади, -
И наколка времен культа личности
Засинеет на левой груди.

        Протопи ты мне баньку по-белому, -
        Я от белого свету отвык, -
        Угорю я - и мне, угорелому,
        Пар горячий развяжет язык.

Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс!
А на левой груди - профиль Сталина,
А на правой - Маринка анфас.

Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю!
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.

        Протопи ты мне баньку по-белому, -
        Я от белого свету отвык, -
        Угорю я - и мне, угорелому,
        Пар горячий развяжет язык.

Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: "Пособи!" -
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.

А потом на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили,
Чтоб он слышал как рвутся сердца.

        Протопи ты мне баньку по-белому, -
        Я от белого свету отвык, -
        Угорю я - и мне, угорелому,
        Пар горячий развяжет язык.

Ох, знобит от рассказа дотошного!
Пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.

Застучали мне мысли под темечком:
Получилось - я зря им клеймен, -
И хлещу я березовым веничком
По наследию мрачных времен.

        Протопи ты мне баньку по-белому, -
        Чтоб я к белому свету привык, -
        Угорю я - и мне, угорелому,
        Ковш холодной развяжет язык.
        Протопи!...
                Не топи!..
                        Протопи!..

1968

Рвусь из сил - и из всех сухожилий,
Но сегодня - опять как вчера:
Обложили меня, обложили -
Гонят весело на номера!

Из-за елей хлопочут двустволки -
Там охотники прячутся в тень, -
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.

        Идет охота на волков, идет охота -
        На серых хищников, матерых и щенков!
        Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
        Кровь на снегу - и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками
Егеря - но не дрогнет рука, -
Оградив нам свободу флажками,
Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций, -
Видно, в детстве - слепые щенки -
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали: нельзя за флажки!

        И вот -  охота на волков, идет охота -
        На серых хищников, матерых и щенков!
        Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
        Кровь на снегу - и пятна красные флажков.

Наши ноги и челюсти быстры, -
Почему же, вожак, - дай ответ -
Мы затравленно мчимся на выстрел
И не пробуем - через запрет?!

Волк не может, не должен иначе.
Вот кончается время мое:
Тот, которому я предназначен,
Улыбнулся - и поднял ружье.

        Идет охота на волков, идет охота -
        На серых хищников, матерых и щенков!
        Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
        Кровь на снегу - и пятна красные флажков.

Я из повиновения вышел -
За флажки, - жажда жизни сильней!
Только сзади я с радостью слышал
Удивленные крики людей.

Рвусь из сил - и из всех сухожилий,
Но сегодня не так, как вчера:
Обложили меня, обложили -
Но остались ни с чем егеря!

        Идет охота на волков, идет охота -
        На серых хищников, матерых и щенков!
        Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
        Кровь на снегу - и пятна красные флажков.

1968

Было так - я любил и страдал.
        Было так - я о ней лишь мечтал.
        Я ее видел тайно во сне
        Амазонкой на белом коне.

Что мне была вся мудрость скучных книг,
Когда к следам ее губами мог припасть я!
Что с вами было, королева грез моих?
Что с вами стало, мое призрачное счастье?

        Наши души купались в весне,
        Плыли головы наши в огне.
        И печаль, с ней и боль - далеки,
        И казалось - не будет тоски.

Ну а теперь - хоть саван ей готовь, -
Смеюсь сквозь слезы я и плачу без причины.
Вам вечным холодом и льдом сковало кровь
От страха жить и от предчувствия кончины.

        Понял я - больше песен не петь,
        Понял я - больше снов не смотреть.
        Дни тянулись с ней нитями лжи,
        С нею были одни миражи.

Я жгу остатки праздничных одежд,
Я струны рву, освобождаясь от дурмана, -
Мне не служить рабом у призрачных надежд,
Не поклоняться больше идолам обмана!

1968

В томленье одиноком
В тени - не на виду -
Под неусыпным оком
Цвела она в саду.

Маман - всегда с друзьями,
Папа от них сбежал,
Зато Каштан ветвями
От взглядов укрывал.

        Высоко ль или низко
        Каштан над головой, -
        Но Роза-гимназистка
        Увидела - его.

Нарцисс - цветок воспетый,
Отец его - магнат,
И многих Роз до этой
Вдыхал он аромат.

Он вовсе был не хамом -
Изысканных манер.
Мама его - гран-дама,
Папа - миллионер.

        Он в детстве был опрыскан -
        Не запах, а дурман, -
        И Роза-гимназистка
        Вступила с ним в роман.

И вот, исчадье ада,
Нарцисс тот, ловелас,
"Иди ко мне из сада!" -
Сказал ей как-то раз.

Когда еще так пелось?!
И Роза, в чем была,
Сказала: "Ах!" - зарделась -
И вещи собрала.

        И всеми лепестками
        Вмиг завладел нахал.
        Маман была с друзьями,
        Каштан уже опал.

Искала Роза счастья
И не видала, как
Сох от любви и страсти
Почти что зрелый Мак.

Но думала едва ли,
Как душен пошлый цвет, -
Все лепестки опали -
И Розы больше нет.

        И в черном цвете Мака
        Был траурный покой.
        Каштан ужасно плакал,
        Когда расцвел весной.

1968

Камнем грусть весит на мне, в омут меня тянет, -
Отчего любое слово больно нынче ранит?
Просто где-то рядом встали табором цыгане
И тревожат душу вечерами.

        И, как струны, поют тополя.
        Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!
        И звенит, как гитара, земля.
        Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!

Утоплю тоску в реке, украду хоть ночь я, -
Там в степи костры горят и пламя меня манит.
Душу и рубаху - эх! - искромсаю в клочья, -
Только пособите мне, цыгане!

        Я сегодня пропьюсь до рубля!
        Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!
        Пусть поет мне цыганка, шаля.
        Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!

Все уснувшее во мне - струны вновь разбудят,
Все поросшее быльем - да расцветет цветами!
Люди добрые простят, а злые - пусть осудят, -
Я, цыгане, жить останусь с вами!

        Ты теперь не дождешься, петля!
        Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!
        Лейся, песня, как дождь на поля!
        Ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля!

1968

Дамы, господа! Других не вижу здесь.
Блеск, изыск и общество - прелестно!
Сотвори господь хоть пятьдесят Одесс -
Все равно в Одессе будет тесно.

        Говорят, что здесь бывала
        Королева из Непала
        И какой-то крупный лорд из Эдинбурга,
        И отсюда много ближе
        До Берлина и Парижа,
        Чем из даже самого Санкт-Петербурга.

Вот приехал в город меценат и крез -
Весь в деньгах, с задатками повесы.
Если был он с гонором, так будет - без,
Шаг ступив по улицам Одессы.

        Из подробностей пикантных -
        Две: мужчин столь элегантных
        В целом свете вряд ли встретить бы смогли вы.
        Ну а женщины Одессы -
        Все скромны, все - поэтессы,
        Все умны, а в крайнем случае - красивы.

Грузчики в порту, которым равных нет,
Отдыхают с баснями Крылова.
Если вы чуть-чуть художник и поэт -
Вас поймут в Одессе с полуслова.

        Нет прохода здесь, клянусь вам,
        От любителей искусства,
        И об этом много раз писали в прессе.
        Если в Англии и в Штатах
        Недостаток в меценатах -
        Пусть приедут, позаимствуют в Одессе.

Дамы, господа! Я восхищен и смят.
Мадам, месье! Я счастлив, что таиться!
Леди, джентльмены! Я готов стократ
Умереть и снова здесь родиться.

        Все в Одессе - море, песни,
        Порт, бульвар и много лестниц,
        Крабы, устрицы, акации, мезон шанте, -
        Да, наш город процветает,
        Но в Одессе не хватает
        Самой малости - театра варьете!

1968