Блог

Должен где-то быть и рай,
Если где-то ад.
Поскорее загорай,
Приезжай назад.
Совместим свои тела —
Чтоб к щеке щекой.
Подари чуть-чуть тепла —
Поделюсь тоской.
Ведь чужое не свое,
Поноси ее,
Пусть меня хоть полденька
Не грызет тоска.
Привези мне южный сад,
Безмятежный край.
Если есть на свете ад,
Значит, есть и рай.


Дмитрий Сухарев. Читая жизнь.
Москва: Советский писатель, 1984.

Давайте умирать по одному -
От хворостей своих, от червоточин,
От храбрости,- не знаю уж там точно,
Какая смерть положена кому.

Так деды уходили в мир иной,
Окружены роднею и почетом.
Давайте, люди, уходить не чохом.
Я не хочу, чтоб сын ушел со мной.

А злобных и безумных - их в тюрьму,
Замки потяжелей, построже стражу!
К чему нам, люди, умирать всем сразу?
Давайте умирать по одному.

Да не свершится торжество огня.
Мы смертны, люди, но неистребимы!
Пускай траву переживут рябины.
Пускай мой сын переживет меня.


Вечер поэзии. Репертуарный сборник.
Москва: Искусство, 1964.

Я голос Петруши услышал во сне:
«Алло»,— говорил он лукаво и густо.
Проснулся — светает, и в комнате пусто,
Чужая страна в одичалом окне.

Я сел за работу, чтоб сердце прошло,
А сердце про что-то неловко стучало,
И ставнею ветер стучал одичало,
И лампа горела.
И дело пошло.


Дмитрий Сухарев. Читая жизнь.
Москва: Советский писатель, 1984.

Сладострастная отрава - золотая Брич-Мулла*,
   Где чинара притулилась под скалою.
   Про тебя жужжит над ухом вечная пчела:
   Брич-Мулла,
          Брич-Муллы,
               Брич-Мулле,
                     Брич-Муллу,
                          Брич-Муллою.

Был и я мальчуган и в те годы не раз
Про зеленый Чимган слушал мамин рассказ,
Как возил детвору в Брич-Муллу тарантас -
Тарантас назывался арбою.
И душа рисовала картины в тоске,
Будто еду в арбе на своем ишаке,
А Чимганские горы царят вдалеке
И безумно прекрасны собою.

Но прошло мое детство и юность прошла,
И я понял - не помню, какого числа,-
Что сгорят мои годы и вовсе дотла
Под пустые, как дым, разговоры.
И тогда я решил распроститься с Москвой
И вдвоем со своею еще не вдовой
В том краю провести свой досуг трудовой,
Где сверкают Чимганские горы.

Мы залезли в долги и купили арбу,
Запрягли ишака со звездою во лбу
И вручили свою отпускную судьбу
Ишаку - знатоку Туркестана.
А на Крымском мосту вдруг заныло в груди,
Я с арбы разглядел сквозь туман и дожди,
Как Чимганские горы царят впереди
И зовут и сверкают чеканно.

С той поры я арбу обживаю свою
И удвоил в пути небольшую семью,
Будапешт и Калуга, Париж и Гель-Гью
Любовались моею арбою.
На Камчатке ишак угодил в полынью,
Мои дети орут, а я песни пою,
И Чимган освещает дорогу мою
И безумно прекрасен собою!

Дмитрий Сухарев. Читая жизнь.
Москва: Советский писатель, 1984.

"Куда шагаем, братцы?" -
Печальный принц спросил.

"Идем за землю драться,-
Служака пробасил.-
За нашу честь бороться,
За кровное болотце
У польских рубежей".

"За вашу честь?
Ужель..."

Коли! Руби! Ура!
Пади, презренный трус!
Несметных тел гора,
Предсмертный хрип из уст,
Костей пьянящий хруст,
Пальбы разящий треск,
Пора!- гремит окрест.
Пора идти на приступ!
За честь!
За крест!
За принцип!
За землю!
За прогресс!

...Над тем болотцем стон
Который век подряд,
А в королевстве том
Опять
Парад.
Скрежещущих громад
Нелепая чреда -
Ползет, ползет тщета,
Дымится шнур запальный.

И смотрит принц опальный
С рекламного щита.

1965
Дмитрий Сухарев. При вечернем и утреннем свете.
Москва: Советский писатель, 1989.

Вспомните, ребята, поколение людей
В кепках довоенного покроя.
Нас они любили,
За руку водили,
С ними мы скандалили порою.

И когда над ними грянул смертный гром,
Нам судьба иное начертала -
Нам, непризывному,
Нам, неприписному
Воинству окрестного квартала.

Сирые метели след позамели,
Все календари пооблетели,
Годы нашей жизни как составы пролетели -
Как же мы давно осиротели!

Вспомните, ребята,
Вспомните, ребята,-
Разве это выразить словами,
Как они стояли
У военкомата
С бритыми навечно головами.

Вспомним их сегодня всех до одного,
Вымостивших страшную дорогу.
Скоро, кроме нас, уже не будет никого,
Кто вместе с ними слышал первую тревогу.

И когда над ними грянул смертный гром,
Трубами районного оркестра,
Мы глотали звуки
Ярости и муки,
Чтоб хотя бы музыка воскресла.


Вспомните, ребята,-
Это только мы видали с вами,
Как они шагали
От военкомата
С бритыми навечно головами.

1977
Дмитрий Сухарев. При вечернем и утреннем свете.
Москва: Советский писатель, 1989.

В японском странном языке
Есть слово, хрупкое до боли:
               Аиои.

В нем сухо спит рука в руке,
В нем смерть уже невдалеке
И нежность в нем — не оттого ли?

А в странном русском языке
Есть выражение: пуд соли.

И двое съели соли пуд,
И одолели долгий путь,
И все сыграли роли.

А если двое — я и ты,
Так это вдвое теплоты.
Переругаемся — и в путь
И без согласных как-нибудь
Свой пуд беззубо дожуем,
Глядишь, вдвоем и доживем:
               Аиои!
         Аиньки-оиньки!


Дмитрий Сухарев. Читая жизнь.
Москва: Советский писатель, 1984.

В Древней Греции рожденных,
Вижу девушек в саду.
Их лукавые походки,
Их крутые подбородки
Мне опять сулят беду.

Их волос коварный груз
Неспроста тесьмою связан.
Не войти бы мне во вкус,
Девы древности, союз
С вами - противопоказан!

Я сражен, убит, усоп,
Вдавлен в русский свой сугроб
Легкой ножкой неземною.

Ах, зачем коварный сноп
Связан кожаной тесьмою!


Дмитрий Сухарев. Читая жизнь.
Москва: Советский писатель, 1984.

Бремя денег меня не томило,
Бремя славы меня обошло,
Вот и было мне просто и мило,
Вот и не было мне тяжело.

Что имел, то взрастил самолично,
Что купил, заработал трудом,
Вот и не было мне безразлично,
Что творится в душе и кругом.

Бремя связей мне рук не связало,
С легким сердцем и вольной душой
Я садился в метро у вокзала,
Ехал быстро и жил на большой.

И мои золотые потомки
Подрастут и простят старику,
Что спешил в человечьем потоке
Не за славой, а так - ко звонку.

Что нехитрые песни мурлыкал,
Что нечасто сорочку стирал,
Что порою со льстивой улыбкой
В проходной на вахтера взирал.


Дмитрий Сухарев. Читая жизнь.
Москва: Советский писатель, 1984.