Блог

В забавах ратных целый век,
В трудах, как говорится,
Жил-был хороший человек,
По положенью - рыцарь.

Известен мало, не богат, -
Судьба к нему жестока,
Но рыцарь был, как говорят,
Без страха и упрека.

        И счастье понимал он так:
        Турнир, триумф, повержен враг,
        Прижат рукою властной.
        Он столько раз судьбу смущал,
        Победы даме посвящал
        Единственной, прекрасной!

Но были войны впереди,
И от судьбы - не скрыться!
И, спрятав розу на груди,
В поход умчался рыцарь.

И по единственной одной
Он тосковал, уехав,
Скучало сердце под броней
Его стальных доспехов.

        Когда в крови под солнцем злым
        Копался он мечом своим
        В душе у иноверца, -
        Так счастье понимать он стал:
        Что не его, а он достал
        Врага копьем до сердца.

1975

Замок временем срыт и укутан, укрыт
В нежный плед из зеленых побегов,
Но... развяжет язык молчаливый гранит -
И холодное прошлое заговорит
О походах, боях и победах.

        Время подвиги эти не стерло:
        Оторвать от него верхний пласт
        Или взять его крепче за горло -
        И оно свои тайны отдаст.

        Упадут сто замков и спадут сто оков,
        И сойдут сто потов целой груды веков, -
        И польются легенды из сотен стихов
        Про турниры, осады, про вольных стрелков.

        Ты к знакомым мелодиям ухо готовь
        И гляди понимающим оком, -
        Потому что любовь - это вечно любовь,
        Даже в будущем вашем далеком.

Звонко лопалась сталь под напором меча,
Тетива от натуги дымилась,
Смерть на копьях сидела, утробно урча,
В грязь валились враги, о пощаде крича,
Победившим сдаваясь на милость.

        Но не все, оставаясь живыми,
        В доброте сохраняли сердца,
        Защитив свое доброе имя
        От заведомой лжи подлеца.

        Хорошо, если конь закусил удила
        И рука на копье поудобней легла,
        Хорошо, если знаешь - откуда стрела,
        Хуже - если по-подлому, из-за угла.

        Как у вас там с мерзавцем? Бьют? Поделом!
        Ведьмы вас не пугают шабашем?
        Но... не правда ли, зло называется злом
        Даже там - в добром будущем вашем?

И вовеки веков, и во все времена
Трус, предатель - всегда презираем,
Враг есть враг, и война все равно есть война,
И темница тесна, и свобода одна -
И всегда на нее уповаем.

        Время эти понятья не стерло,
        Нужно только поднять верхний пласт -
        И дымящейся кровью из горла
        Чувства вечные хлынут на нас.

        Ныне, присно, во веки веков, старина, -
        И цена есть цена, и вина есть вина,
        И всегда хорошо, если честь спасена,
        Если другом надежно прикрыта спина.

        Чистоту, простоту мы у древних берем,
        Саги, сказки - из прошлого тащим, -
        Потому, что добро остается добром -
        В прошлом, будущем и настоящем!

1975

Легавым быть - готов был умереть я,
Отгрохать юбилей - и на тот свет!
Но выяснилось: вовсе не рубеж десятилетье,
Не юбилей, а просто - десять лет.

        И все-таки "Боржома" мне налей
        За юбилей. Такие даты редки!
        Ну ладно, хорошо, - не юбилей,
        А, скажем, - две нормальных пятилетки.

Так с чем мы подошли к "неюбилею"?
За что мы выпьем и поговорим?
За то, что все вопросы и в "Конях", и в "Пелагее" -
Ответы на историю с "Живым".

        Не пик, и не зенит, не апогей!
        Но я пою от имени всех зеков -
        Побольше нам "Живых" и "Пелагей",
        Ну, словом, - больше "Добрых человеков".

Нам почести особые воздали:
Вот деньги раньше срока за квартал,
В газету заглянул, а там полным-полно регалий -
Я это между строчек прочитал.

        Вот только про награды не найду,
        Нет сообщений про гастроль в загранке.
        Сидим в определяющем году, -
        Как, впрочем, и в решающем, - в Таганке.

Тюрьму сломали - мусор на помойку!
Но будет, где головку прислонить.
Затеяли на площади годков на десять стройку,
Чтоб равновесье вновь восстановить.

        Ох, мы поездим! Ох, поколесим! -
        В Париж мечтая, а в Челны намылясь -
        И будет наш театр и кочевым,
        И уличным (к чему мы и стремились).

Как хорошо, мы здесь сидим без кляпа,
И есть чем пить, жевать и речь вести.
А эти десять лет - не путь тюремного этапа:
Они - этап нелегкого пути.

        Пьем за того, кто превозмог и смог,
        Нас в юбилей привел, как полководец.
        За пахана! Мы с ним тянули срок -
        Наш первый убедительный "червонец".

Еще мы пьем за спевку, смычку, спайку
С друзьями с давних лет - с таганских нар -
За то, что на банкетах вы делили с нами пайку,
Не получив за пьесу гонорар.

        Редеют наши стройные ряды
        Писателей, которых уважаешь.
        Но, говорят, от этого мужаешь.
        За долги ваши праведны труды -
        Земной поклон, Абрамов и Можаич!

От наших лиц остался профиль детский,
Но первенец не сбит, как птица влет -
Привет тебе, Андрей, Андрей Андреич Вознесенский!
И пусть второго бог тебе пошлет.

        Ах, Зина, жаль не склеилась семья -
        У нас там, в Сезуане, время мало.
        И жаль мне, что Гертруда - мать моя,
        И что не мать мне Василиса, Алла.

Ах, Ваня, Ваня Бортник! - тихий сапа.
Как я горжусь, что я с тобой на ты!
Как жаль, спектакль не видел Паша, Павел, Римский папа -
Он у тебя б набрался доброты.

        Таганка, славься! Смейся! Плачь! Кричи!
        Живи и в наслажденьи, и в страданьи.
        Пусть лягут рядом наши кирпичи
        Краеугольным камнем в новом зданьи.

1974

Все начинается со МХАТА
И размещается окрест.
Был быстр и короток когда-то
Ваш самый первый переезд.

Ах, эти годы кочевые!
И вы попали с первых лет:
В цвет ваши "Вечные живые",
"Два цвета" тоже - в самый цвет.

Как загуляли вы, ребята, -
Шагнули в ногу, как один, -
Из Камергерского, от МХАТа,
Сначала в "Яр", потом - в "Пекин".

Ты в это вникнуть попытайся,
Театр однажды посетив:
"Пекин" вблизи, но по-китайски
Никто - во это коллектив.

Еще не ночь, еще не вечер!
Хоть есть прогал в твоих рядах, -
Иных уж нет, а те далече,
А мы - так прямо в двух шагах.

Сейчас Таганка отмечает
Десятилетний юбилей.
Хотя таких и не бывает, -
Ну, так сказать, десятилей...

Наш "Современник"! Человече!
Театр, Галя, Лелик, все!
Еще не ночь, еще не вечер,
Еще мы в яркой полосе.

1974

I



Секунд, минут, часов - нули.
Сердца с часами сверьте!
Объявлен праздник всей Земли:
"День без единой смерти".

        Вход в рай забили впопыхах,
        Ворота ада - на засове,
        Без оговорок и условий
        Все согласовано в верхах.

                Старухе Смерти взятку дали
                И погрузили в забытье -
                И напоили вдрызг ее
                И даже косу отобрали.

                        Никто от родов не умрет,
                        От старости, болезней, от
                        Успеха, страха, срама, оскорблений.
                        Ну а за кем недоглядят,
                        Тех беспощадно оживят -
                        Спокойно, без особых угрызений.

И если где резня теперь -
Ножи держать тупыми!
А если бой, то - без потерь,
Расстрел - так холостыми.

        Указ гласит без всяких "но":
        "Свинцу отвешивать поклоны,
        Чтоб лучше жили миллионы, -
        На этот день запрещено.

                И вы, убийцы, пыл умерьте, -
                Забудьте мстить и ревновать!
                Бить можно, но - не убивать,
                Душить, но только не до смерти.

                        Конкретно, просто, делово:
                        Во имя черта самого
                        Никто нигде не обнажит кинжалов.
                        И злой палач на эшафот
                        Ни капли крови не прольет
                        За торжество добра и идеалов.

Оставьте, висельники, тли,
Дурацкие затеи!
Вы, вынутые из петли,
Не станете святее.

        Вы нам противны и смешны,
        Слюнтяи, трусы, самоеды, -
        У нас несчастия и беды
        На этот день отменены!

                Не смейте вспарывать запястья,
                И яд глотать, и в рот стрелять,
                На подоконники вставать,
                Нам яркий свет из окон застя!

                        Мы будем вас снимать с петли
                        И напоказ валять в пыли,
                        Еще дышащих, тепленьких, в исподнем...
                        Жить, хоть несильно, - вот приказ!
                        Куда вы денетесь от нас:
                        Приема нынче нет в раю Господнем.

И запылают сто костров -
Не жечь, а греть нам спины,
И будет много катастроф,
А смерти - не единой!

        И, отвалившись от стола,
        Никто не лопнет от обжорства,
        И падать будут из притворства
        От выстрелов из-за угла.

                И заползут в сырую келью
                И вечный мрак, и страшный рак,
                Уступит место боль и страх
                Невероятному веселью!

                        Ничто не в силах помешать
                        Нам жить, смеяться и дышать, -
                        Мы ждем событья в радостной истоме.
                        Для темных личностей в Столбах
                        Полно смирительных рубах:
                        Особый праздник в Сумасшедшем доме...


      II



И пробил час, и день возник,
Как взрыв, как ослепленье!
То тут, то там взвивался крик:
"Остановись, мгновенье!"

        И лился с неба нежный свет,
        И хоры ангельские пели,
        И люди быстро обнаглели:
        Твори, что хочешь, - смерти нет!

                Иной до смерти выпивал -
                Но жил, подлец, не умирал.
                Другой в пролеты прыгал всяко-разно,
                А третьего душил сосед,
                А тот - его... Ну, словом, все
                Добро и зло творили безнаказно.

Тихоня, паинька, не знал
Ни драки, ни раздоров:
Теперь он голос поднимал,
Как колья от заборов, -

        Он торопливо вынимал
        Из мокрых мостовых булыжник,
        А прежде он был тихий книжник
        И зло с насильем презирал.

                Кругом никто не умирал,
                А тот, кто раньше понимал
                Смерть как награду или избавленье -
                Тот бить стремился наповал,
                А сам при этом напевал,
                Что, дескать, помнит чудное мгновенье.

Ученый мир - так весь воспрял,
И врач, науки ради,
На людях яды проверял,
И без противоядий.

        Вон там устроила погром,
        Должно быть, хунта или клика,
        Но все от мала до велика,
        Живут, - все кончилось путем.

                Самоубийц, числом до ста,
                Сгоняли танками с моста,
                Повесившихся - скопом оживляли.
                Фортуну - вон из колеса! -
                Да! День без смерти удался -
                Застрельщики, ликуя, пировали.

Но вдруг глашатай весть разнес
Уже к концу банкета,
Что торжество не удалось,
Что кто-то умер где-то

        В тишайшем уголке Земли,
        Где спят и страсти, и стихии, -
        Реаниматоры лихие
        Туда добраться не смогли.

                Кто смог дерзнуть, кто смел посметь,
                И как уговорил он Смерть?!
                Ей дали взятку - Смерть не на работе!..
                Не доглядели, хоть реви, -
                Он просто умер от любви.
                На взлете умер он, на верхней ноте.

1974 или 1975

Еще - ни холодов, ни льдин,
Земля тепла, красна калина, -
А в землю лег еще один
На Новодевичьем мужчина.

Должно быть, он примет не знал, -
Народец праздный суесловит, -
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.

Коль так, Макарыч, - не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй, - останься живым.

Но, в слезы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понес,
Припал к земле, как верный пес...
А рядом куст калины рос -
Калина красная такая.

Смерть самых лучших намечает -
И дергает по одному.
Такой наш брат ушел во тьму! -
Не поздоровилось ему, -
Не буйствует и не скучает.

А был бы "Разин" в этот год...
Натура где? Онега? Нарочь?
Все - печки-лавочки, Макарыч, -
Такой твой парень не живет!

Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
"Снять со скуластого табу -
За то, что он видал в гробу
Все панихиды и поминки.

Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на горбу, -
Чтоб не испытывал судьбу, -
Взять утром тепленьким в постели!"

И после непременной бани,
Чист перед богом и тверез.
Взял да и умер он всерьез -
Решительней, чем на экране.

1974

В. Румянцеву

        Над Шере-
                метьево
        В ноябре
                третьего -
        Метеоусловия не те, -
        Я стою встревоженный,
        Бледный, но ухоженный,
        На досмотр таможенный в хвосте.

Стоял сначала - чтоб не нарываться:
Ведь я спиртного лишку загрузил, -
А впереди шмонали уругвайца,
Который контрабанду провозил.

        Крест на груди в густой шерсти, -
        Толпа как хором ахнет:
        "За ноги надо потрясти, -
        Глядишь - чего и звякнет!"

        И точно: ниже живота -
        Смешно, да не до смеха -
        Висели два литых креста
        Пятнадцатого века.

        Ох, как он
                сетовал:
        Где закон -
                нету, мол!
        Я могу, мол, опоздать на рейс!..
        Но Христа распятого
        В половине пятого
        Не пустили в Буэнос-Айрес.

Мы все-таки мудреем год от года -
Распятья нам самим теперь нужны, -
Они - богатство нашего народа,
Хотя и - пережиток старины.

        А раньше мы во все края -
        И надо и не надо -
        Дарили лики, жития, -
        В окладе, без оклада...

        Из пыльных ящиков косясь
        Безропотно, устало, -
        Искусство древнее от нас,
        Бывало, и - сплывало.

        Доктор зуб
                высверлил
        Хоть слезу
                мистер лил,
        Но таможенник вынул из дупла,
        Чуть поддев лопатою, -
        Мраморную статую -
        Целенькую, только без весла.

Общупали заморского барыгу,
Который подозрительно притих, -
И сразу же нашли в кармане фигу,
А в фиге - вместо косточки - триптих.

        "Зачем вам складень, пассажир? -
        Купили бы за трешку
        В "Березке" русский сувенир -
        Гармонь или матрешку!"

        "Мир-дружба! Прекратить огонь!" -
        Попер он как на кассу,
        Козе - баян, попу - гармонь,
        Икону - папуасу!

        Тяжело
                с истыми
        Контрабан-
                дистами!
        Этот, что статуи был лишен, -
        Малый с подковыркою, -
        Цыкнул зубом с дыркою,
        Сплюнул - и уехал в Вашингтон.

Как хорошо, что бдительнее стало, -
Таможня ищет ценный капитал -
Чтоб золотинки с нимба не упало,
Чтобы гвоздок с распятья не пропал!

        Таскают - кто иконостас,
        Кто - крестик, кто - иконку, -
        Так веру в Господа от нас
        Увозят потихоньку.

        И на поездки в далеко -
        Навек, бесповоротно -
        Угодники идут легко,
        Пророки - неохотно.

        Реки лью
                потные!
        Весь я тут,
                вот он я -
        Слабый для таможни интерес, -
        Правда, возле щиколот
        Синий крестик выколот, -
        Но я скажу, что это - Красный Крест.

Один мулла триптих запрятал в книги, -
Да, контрабанда - это ремесло!
Я пальцы сжал в кармане в виде фиги -
На всякий случай - чтобы пронесло.

        Арабы нынче - ну и ну! -
        Европу поприжали, -
        Мы в "шестидневную войну"
        Их очень поддержали.

        Они к нам ездят неспроста -
        Задумайтесь об этом! -
        Увозят нашего Христа
        На встречу с Магометом.

        ...Я пока
                здесь еще,
        Здесь мое
                детище, -
        Все мое - и дело, и родня!
        Лики - как товарищи -
        Смотрят понимающе
        С почерневших досок на меня.

Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу,
Разденут - стыд и срам - при всех святых, -
Найдут в мозгу туман, в кармане фигу,
Крест на ноге - и кликнут понятых!

        Я крест сцарапывал, кляня
        Судьбу, себя - все вкупе, -
        Но тут вступился за меня
        Ответственный по группе.

        Сказал он тихо, делово -
        Такого не обшаришь:
        Мол, вы не трогайте его,
        Мол, кроме водки - ничего, -
        Проверенный товарищ!

1974 или 1975

Я вчера закончил ковку,
        Я два плана залудил, -
        И в загранкомандировку
        От завода угодил.

        Копоть, сажу смыл под душем,
        Съел холодного язя, -
        И инструктора прослушал -
        Что там можно, что нельзя.

Там у них пока что лучше
                        бытово, -
Так чтоб я не отчубучил
                        не того, -
Он мне дал прочесть брошюру -
                        как наказ,
Чтоб не вздумал жить там сдуру
                        как у нас.

        Говорил со мной как с братом
        Про коварный зарубеж,
        Про поездку к демократам
        В польский город Будапешт:

        "Там у них уклад особый -
        Нам так сразу не понять, -
        Ты уж их, браток, попробуй
        Хоть немного уважать.

Будут с водкою дебаты -
                        отвечай:
"Нет, ребяты-демократы, -
                        только чай!"
От подарков их сурово
                        отвернись:
"У самих добра такого -
                        завались!"

        Он сказал: "Живя в комфорте -
        Экономь, но не дури, -
        И гляди не выкинь фортель -
        С сухомятки не помри!

        В этом чешском Будапеште
        Уж такие времена -
        Может, скажут "пейте-ешьте",
        Ну а может - ни хрена!"

Ох, я в Венгрии на рынок
                        похожу.
На немецких на румынок
                        погляжу!
Демократки, уверяли
                        кореша,
Не берут с советских граждан
                        ни гроша.

        "Буржуазная зараза
        Все же ходит по пятам, -
        Опасайся пуще сглаза
        Ты внебрачных связей там:

        Там шпиенки с крепким телом, -
        Ты их в дверь - они в окно!
        Говори, что с этим делом
        Мы покончили давно.

Но могут действовать они
                        не прямиком:
Шасть в купе - и притвориться
                        мужиком, -
А сама наложит тола
                        под корсет...
Проверяй, какого пола
                        твой сосед!"

        Тут давай его пытать я:
        "Опасаюсь - маху дам, -
        Как проверить? - лезть под платье -
        Так схлопочешь по мордам!"

        Но инструктор - парень дока,
        Деловой - попробуй срежь!
        И опять пошла морока
        Про коварный зарубеж...

Популярно объясняю
                        для невежд:
Я к болгарам уезжаю -
                        в Будапешт.
"Если темы там возникнут -
                        сразу снять, -
Бить не нужно, а не вникнут -
                        разъяснять!"

        Я ж по-ихнему - ни слова, -
        Ни в дугу и ни в тую!
        Молот мне - так я любого
        В своего перекую!

        Но ведь я - не агитатор,
        Я - потомственный кузнец...
        Я к полякам в Улан-Батор
        Не поеду наконец!

Сплю с женой, а мне не спится:
                        "Дусь, а Дусь!
Может, я без заграницы обойдусь?
Я ж не ихнего замесу -
                        я сбегу,
Я ж на ихнем - ни бельмеса,
                        ни гугу!"

        Дуся дремлет как ребенок,
        Накрутивши бигуди, -
        Отвечает мне спросонок:
        "Знаешь, Коля, - не зуди!

        Что ты, Коля, больно робок -
        Я с тобою разведусь! -
        Двадцать лет живем бок о бок -
        И все время: "Дуся, Дусь..."

Обещал - забыл ты, нешто?
                        ну хорош! -
Что клеенку с Бангладешта
                        привезешь.
Сбереги там пару рупий -
                        не бузи, -
Хоть че - хоть черта в ступе -
                        привези!"

        Я уснул, обняв супругу -
        Дусю нежную мою, -
        Снилось мне, что я кольчугу,
        Щит и меч себе кую.

        Там у них другие мерки, -
        Не поймешь - съедят живьем, -
        И все снились мне венгерки
        С бородами и с ружьем.

Снились Дусины клеенки
                        цвета беж
И нахальные шпиенки
                        в Бангладеш...
Поживу я - воля божья -
                        у румын, -
Говорят - они с Поволжья,
                        как и мы!

        Вот же женские замашки! -
        Провожала - стала петь.
        Отутюжила рубашки -
        Любо-дорого смотреть.

        До свиданья, цех кузнечный,
        Аж до гвоздика родной!
        До свиданья, план мой встречный,
        Перевыполненный мной!

Пили мы - мне спирт в аорту
                        проникал, -
Я весь путь к аэропорту
                        проикал.
К трапу я, а сзади в спину -
                        будто лай:
"На кого ты нас покинул,
                        Николай!"

1974

Сначала было Слово печали и тоски,
        Рождалась в муках творчества планета, -
        Рвались от суши в никуда огромные куски
        И островами становились где-то.

И, странствуя по свету без фрахта и без флага
Сквозь миллионолетья, эпохи и века,
Менял свой облик остров, отшельник и бродяга,
Но сохранял природу и дух материка.

        Сначала было Слово, но кончились слова,
        Уже матросы Землю населяли, -
        И ринулись они по сходням вверх на острова,
        Для красоты назвав их кораблями.

Но цепко держит берег - надежней мертвой хватки, -
И острова вернутся назад наверняка,
На них царят морские - особые порядки,
На них хранят законы и честь материка.

        Простит ли нас наука за эту параллель,
        За вольность в толковании теорий, -
        И если уж сначала было слово на Земле,
        То это, безусловно, - слово "море"!

1974

Жили-были на море -
Это значит плавали,
Курс держали правильный, слушались руля.
Заходили в гавани -
Слева ли, справа ли -
Два красивых лайнера, судна, корабля:

Белоснежнотелая,
Словно лебедь белая,
В сказочно-классическом плане, -
И другой - он в тропики
Плавал в черном смокинге -
Лорд - трансатлантический лайнер.

        Ах, если б ему в голову пришло,
        Что в каждый порт уже давно
                                влюбленно,
        Спешит к нему под черное крыло
        Стремительная белая мадонна!

Слезы льет горючие
В ценное горючее
И всегда надеется в тайне,
Что, быть может, в Африку
Не уйдет по графику
Этот недогадливый лайнер.

        Ах, если б ему в голову взбрело,
        Что в каждый порт уже давно
                                влюбленно
        Прийти к нему под черное крыло
        Опаздывает белая мадонна!

Кораблям и поздняя
Не к лицу коррозия,
Не к лицу морщины вдоль белоснежных крыл,
И подтеки синие
Возле ватерлинии,
И когда на смокинге левый борт подгнил.

Горевал без памяти
В доке, в тихой заводи,
Зол и раздосадован крайне,
Ржавый и взъерошенный
И командой брошенный,
В гордом одиночестве лайнер.

        А ей невероятно повезло:
        Под танго музыкального салона
        Пришла к нему под черное крыло -
        И встала рядом белая мадонна!

1974